Чуть-чуть за тридцать.

[Gandkapper]

Название: Чуть-чуть за тридцать.
Автор: Gandkapper
Жанр: наверное, общий. Хотя, кажется, к финалу - явный флафф.
Персонажи: Сэм, Дин
Саммари: В Рождество некоторые желания исполняются.
От автора:
1. Мат. В количестве двух штук.
2. Поющий Люцифер - одна штука. Издевающийся Люцифер - одна штука.
3. Корявый слог.



Рождество наступает.

Они не сразу понимают, с чего вдруг на домах зажигаются фонарики. Люди вокруг тащат огромные пакеты со всякого рода праздничными штуками. И елки мелькают через окна машины с какой-то маниакальной частотой.

А потом Сэм заходит в кафе. И видит Санта- Клауса. Нелепо-яркий толстячок сидит в кресле, поднимает на руки детей и что-то им рассказывает. Дарит большие разноцветные коробки и целые пригоршни конфет. У Сэма перед глазами – как будто стеклянная стена. И хотя он стоит в двух шагах от Санты, от веселых, шумных голосов, кажется, что все это - на расстоянии десятка световых лет. Пока ребенок, яркий и нарядный, не проскакивает вдруг сквозь стену и не дарит ему конфету. Вкладывает в его огромную ладонь красную обертку, шепчет довольно: «С праздником!» и убегает.

И Сэм вспоминает – сегодня Рождество.

Когда он выходит на улицу, Дин невозмутимо уплетает гамбургер. У него на лице по-прежнему следы усталости. И Сэм думает, что они уже никогда не исчезнут. Но почему-то в Рождество глаза Дина кажутся моложе. Они едут в машине молча, впервые не обсуждая планов спасения мира. И Сэм сжимает конфету в ладонях, пока она совсем не тает.

Когда на дворе – конец света, между прочим, далеко не первый, о Рождестве особо и не помечтаешь. Сэм думает, что видел слишком много возможных эндов для этого мира. Лет-то ему на самом деле гораздо больше, чем тридцать. И там, в клетке, никакого Рождества, разумеется, не было. Только долбаный Люцифер, который сейчас считает ужасно забавным распевать праздничные гимны у него за спиной.

Сэму в этот раз даже шрам трогать не надо. Он, конечно, ненормальный. Но в поющего Люцифера поверить сложно даже ему.

В общем, все это он затеял, потому что ему вдруг очень захотелось праздника. Потому что после сотен лет ада разноцветные елки кажутся ему особенно яркими. И даже фотография Бобби не приносит прежней, сносящей крышу, боли. То есть, Сэм по-прежнему глотает горький комок и клянет последними словами гребаный мир и левиафанов. Но все дело в том, что сегодня – Рождество. И если уж у них с братом не может быть нормального праздника, то пусть… Короче, пусть хоть какой-то будет.

И даже если Сэм – не самый большой поклонник Рождества, ему кажется, что это как раз та самая передышка. Тайм аут, который они просто обязаны взять. Сэму пофиг, что Дин, наверняка, будет стебать его весь вечер. И он в курсе, что эта безделушка стоит непозволительно дорого.

Но ведь совершать глупости – его прерогатива. Он – влипающийввечныйтрындец Сэм. И вот миру грозит очередной пиздец. Левиафаны разгуливают по земле грешной. А он, двухметровый идиот, стоит в очереди, во все глаза разглядывая стеклянный шар с маленьким, уютным домиком.

В магазине все люди улыбаются. И фонарики, желтые и красные, щекочут макушку. В детстве Сэм срывал их прямо с потолка. И никто не ругался. Потому что ему было восемь. И все вокруг было как-то ярче. Или ему так казалось. Сейчас уже и не вспомнишь. Сколько лет назад это было? Четыреста? Пятьсот?

Сэм стоит в очереди и думает, что Дин будет смеяться до конца их дней над непутевым двухметровым братцем. Ради такого ему даже не жалко пропустить вперед чертову уйму людей. Потому что видеть улыбающегося Дина здорово. Люди проходят мимо него, благодарят за сэкономленное время. А Сэму и не жалко . Потому что беззаботный Дин – это почти фантастическое воспоминание. Он даже толком объяснить не может, откуда взялась эта картинка. Но все то время, пока покупатели проталкиваются вперед, мимо него, Сэм старательно отпечатывает лицо брата. И вообще-то ему плевать, что Люцифер вовсю изгаляется над его сентиментальностью.

Ну, вот так и выходит, что к кассе он подходит последним. Продавец, невысокий, смешной толстячок, почти мультяшный, усмехается и тянется за стеклянным шариком.

- Он исполняет желания, - говорит этот мультик загадочным шепотом. – Для тех, у кого давно не было праздников.

Сэм усмехается.
Ну да, желания. Опасная штука, сэр.

Дин предсказуемо стебет его целый вечер. Но Сэм и не обижается. В конце концов , сегодня – Рождество. Поэтому вместо того, чтобы огрызаться в ответ, он ставит стеклянный шар на стол и долго в него смотрит. Глаза, его и брата, отражаются на гладкой поверхности. И кажется, будто они вдвоем – прямо за стенкой. Можно даже на секунду вообразить, что вокруг – не очередной конец света.

- Прикинь, чувак, мы бы оказались в таком домике, - говорит он брату, оставляя отпечатки на поверхности. – Никаких тебе левиафанов. Только снег. Всякая мелодраматическая чушь. И целая куча яблочных пирогов. А?

Дин откидывается на подушки и долго смотрит в глаза Сэму.
Между ними – чертовски много всего. Три сотни жизней. А может и того больше.

- Да, старик, яблочные пироги – круто, - голос у Дина хриплый и уставший.

Они засыпают часа в три, наверное. Дин ворочается очень долго, пока не замирает, свесив длинную руку с кровати. Сэм ворочается дольше. Ему не хочется, чтобы день заканчивался вот так. Потому что этот день – Рождество.

А Рождества у него не было лет четыреста. Если не больше. Смеющегося Дина он не видел даже дольше.

Поэтому, прежде чем заснуть, Сэм загадывает желание. Это глупо. И уж ему-то известно, что желаний нужно бояться. Но он слишком долго мучается страхом. И раз уж миру все равно скоро наступит пиздец, то можно и рискнуть.

Сэм прижимает к себе хрустальный шар и загадывает.

Яркий, искрящийся снег. Домик. Целую кучу яблочных пирогов. И смеющегося Дина. В общем, он прекрасно знает, что его желания мир волнуют меньше всего. Но сны – не те, туманные и выжигающие дотла, другие – все еще принадлежали ему. И раз уж наяву ничего ,кроме запаха пороха, не дождаться – можно ведь подсмотреть одним глазком: маленький дом, куча снега и какие-нибудь совершенно дурацкие обои вместо серых, мотельных стен.

******************

Будит его громкое, почти истеричное «Сэмми, какого хрена?!».

Он вскакивает с постели, путается в невесть откуда взявшемся толстом одеяле, несется на улицу. Перед глазами все плывет. Но откуда-то Сэм знает, что ничего плохого произойти не может.

И в кои-то веки он угадывает.

Никаких тебе Люциферов. Никаких левиафанов (Сэм тоже это знает, непонятно откуда, но важность последнего не выдвигается на первый план) .

- Дин! - орет он во все горло, просто на всякий случай. – Дин!

Ступни сводит от холода. И вообще – дурацкая пижама (пижама? серьезно?) не греет совершенно. Но какое это имеет значение? Какая нафиг разница, когда вокруг – кристально чистый снег и яркое, голубое небо?

И Дин, удивленно осматривающий уютный домик.

- Если это сон – то чертовски неправдоподобный, - выдает Дин. – Ты когда-нибудь видел обои в маленький санта-клаус?

Сэм смеется. И хватает пригоршни снега. Вскидывает их над головой. И, словно ребенок, лепит снежки и кидает их вверх. Прямо к яркому, кристально чистому небу.
Дин мнется на пороге, но когда снежок попадает в плечо, он хватает снег в руки и пускает в Сэма целую очередь.

Они вдвоем, на краю всего мира.
И Сэм думает, что это все - чудо. Сон. Или как там еще. В общем, даже если это приход под травой, ему все равно.

Они заходят в дом, когда пальцы совсем уже не гнуться.

- Чувак, растопи камин, - Дин швыряет мокрую футболку на диван и идет на кухню.

Под восторженные признания в любви всем яблочным пирогам мира, Сэм кидает полешки в огонь.
И впервые за долгое время пламя греет.
Не жжет.

Дин замирает в дверном проеме, прижимая к себе пирог. И Сэм стоит возле камина, неловко отводя взгляд.
В общем, они никогда не были мастерами сопливых моментов.
Но прямо сейчас это кажется правильным. Они неуверенно шагают навстречу друг другу. Долго стоят, не зная, что делать.

Пока Дин, по всем правилам старшинства, не сгребает Сэма в охапку.

- Если мы под кайфом – купи мне еще такой травы, - говорит Дин куда-то в плечо.

Они падают на диван, уплетают пирог (сегодня можно и пирог, сегодня же Рождество).
И Сэм видит смеющегося Дина.

Им не четыреста.
Им не семьдесят.
Им чуть-чуть за тридцать.