К 8 марта. И вообще.

[Gandkapper]

Название: Наши праздничные дни.
Статус: Не закончены.
Жанр: драма/флафф/романс(предположительно)
Персонажи: Сэм, Дин, все остальные.
Саммари: Мы всегда находили время.
От автора: Ничего не мое, как обычно. Это серия драбблов. Среди ангста захотелось чего-то обнадеживающего.

Драббл №1. "С днем рождения, Сэмми".

Сэму исполняется четырнадцать, когда он впервые видит этот сон.

Цветные искры складываются в пятна. Пятна - в образы. Как мозаика - маленькие, идеально подогнанные кусочки.
Он видит темную комнату. Себя, скорчившегося в углу. И боль, тонкими, красными нитями высеченную на теле.
Дина в этом сне нет. Но Сэм чувствует его присутствие.
Где-то там, за дверью.
И как бы он его ни звал - брат не приходит.

Когда Сэму исполняется четырнадцать, он рисует свой сон на бумаге.

Сначала закрашивает лист темным карандашом. Где-то синим. Где-то черным. Потом свет с потолка - тусклый и мутный. И силуэт, сгорбившийся на кровати. У человека не видно лица. Но Сэм рисует самого себя. Так что это не так важно. Важны только темные штрихи вместо глаз. И мазки крови на руках.

Сэм рисует сосредоточенно. Все его внимание - на бумаге, карандашах и нечетких, нервных линиях. Внутри у Сэма переворачивается что-то непонятное, незнакомое. Как вина, только такая огромная, что дробит в пыль его самого и все, до чего он способен еще дотянуться. Тот Сэм из сна знает это чувство очень давно. Сэм, который рисует, может только ощущать слабое эхо, растекающееся внутри.

- Это еще что? - спрашивает Дин, недовольно хмурясь.

Тонкая линия пересекает темноту. Белая вспышка - божья кара, его вина или его одиночество. Сэм накрывает ладонью темную фигуру человека и криво усмехается.

Дину не по себе от серьезного, пронзительного взгляда, с которым брат чертит две неровные, красные линии.

- Классно, - говорит он неуверенно. - Но как то мрачновато.
- Этот человек сделал что-то очень неправильное, Дин, - ладонь распрямляется и накрывает почти весь рисунок. - Что-то, о чем будет сожалеть всегда. Ты веришь, что есть вещи, которые нельзя исправить?
- Все можно исправить, - уверенно отвечает Дин. - Все.

Сэм закрывает глаза и снова видит железную кровать, чувствует сухость во рту и тянет руки к двери.

- А если бы я сделал что-то неправильное? Что-то ужасное?
- Мы бы справились, Сэмми, - Дину становится страшно от таких разговоров. - Да и что ты можешь сделать, чучело.

Сэм качает головой, молча хватает рисунок и идет к окну. Темные линии остаются на ладонях. Человек с черными штрихами вместо глаз улетает вместе с весенним ветром. Сэм из сна исчезает, и Сэм в комнате надеется, что он не вернется.

- Я тебя не брошу, - говорит Дин. - Что бы не случилось. Как и ты меня. Верно?

Сэм молча поворачивается к брату. И это один из тех моментов, когда все, чтобы ни сказал - все неправильно. У Сэма - потемневший, жесткий, уверенный взгляд. Побелевшие пальцы, сжимающиеся в кулак. И движение в каждом жесте.
Дину этого вполне достаточно.

Он усмехается, тянется к пакету на диване. И достает большой шоколадный торт. Такой же, как и в прошлом году, потому что в этих придорожных магазинчиках ничего другого и не продают. Но вот тут, сейчас, торт выглядит сказочно.

- С днем рождения, Сэмми.

Две улыбки. Взгляды - короткие, еле уловимые, почти мазками.
Они с Дином пьют сладкий какао и уплетают торт за обе щеки. Эта комната - как вакуум.Не абсолютный. Потому что Сэм и Дин остались. Но ощущение примерно такое.

И когда Сэм закрывает глаза, то видит только темноту.
В конце концов, сны - это всего лишь сны. Его страхи. Или его прошлое. О будущем Сэм старается не думать.

Потом они выходят на улицу, бредут по тропинке, устланной зеленой, мягкой травой. Лицом к солнцу, прямо к берегу. За спиной виднеется перекошенный домик. Впереди - тонкая лента речки. До самого горизонта.
И даже дальше.

Сэм верит, что некоторые вещи не случайны. Джон не случайно отправился на охоту именно в этот штат. Дин не случайно увидел его рисунок. Не случайны Винчестеры, изрезавшие шинами "Импалы" всю страну.

Они садятся на теплый песок. Такой мелкий, что когда Сэм набирает его в ладонь - он утекает сквозь пальцы почти как вода. Две неровные , сыпучие линии вычерчивают символы на песке.

Дин опускает руки в воду, улыбаясь во все тридцать два зуба. Солнечные блики ложатся на его щеки. Отражаются в его глазах.
И Сэм смеется, прикасаясь ладонями к мокрому песку.

Их лица освещает одно солнце. Кожу омывает одна вода. Впереди будут одни дороги.

И Сэм думает, что это - лучшее день рождения. Который у него был. И который мог бы быть.

Драббл №2. Сэм и Сара.

Здесь ничего не меняется тысячелетиями.

Сэм думает, что сотни лет назад было так же.
Солнце светит в лицо, стекает по щекам, скользит по губам.
Тепло. Хорошо.

Правильно.

Сэм сидит ровно и боится дышать. Потому что кажется, что вдох что-то нарушит. Какой-то идеальный баланс.

- Доброе утро, - говорит Сара.

Глаз она не открывает. И ладони у нее теплые. Скользят по плечам. Сара прижимается губами к запястью его руки. И, кажется, тоже боится что-то спугнуть. Потому что глаза у нее все еще закрыты.

Сэму нужно что-то ответить. Или что то сделать. Но он не двигается. Только смотрит безотрывно в ее лицо. Впитывает черты, чуть размытые солнцем.

Дыхание у него прерывистое и тяжелое. Хотя, кажется, должно быть легко.

Сара улыбается, почти незаметно и неуловимо. Но она улыбается ему. И поэтому Сэм все замечает. Замечает чуть приподнятый уголок губ, маленькую царапину чуть повыше плеча, растрепанные волосы на висках.

Сара Блейк.

Девушка, которую он больше не увидит.

Когда Сара откроет глаза, Сэм уйдет. Это будет тот самый момент. Неправильный. Но единственно возможный.

- Запомни меня, - шепчет Сара.

И Сэм запоминает. Прикасается ладонью к ее щеке. Скользит пальцем по губам. Он - как художник. Вырисовывает заново ее лицо. Чтобы потом воспроизвести в памяти.

- Не забудешь? - она чуть улыбается.

И Сэм думает, что когда-нибудь все равно забудет. Потому что будут вещи, которые не позволят вспомнить. Но прямо сейчас, в эту минуту, Сэм уверен в ней. Уверен, что, уезжая из города, будет видеть Сару.

- Запомню, - отвечает он.

И целует ее. Легко и почти неощутимо.

А потом Сара открывает глаза.
Сэм уходит.

И то, что не меняется тысячелетиями - меняется навсегда.

Драббл №3 "С твоим днем, придурок".

У этого виски странный привкус.

Дин никак не может определить. Алкоголь знакомо обжигает горло, ползет вниз и там растекается по сосудам. А все равно что-то неуловимое просачивается внутрь, разъедает его. И Дин цепляется за незнакомое чувство и не может понять, почему в голове так пусто и хочется уехать на край света, куда нибудь на желтый пляж с липким, сахарным солнцем и невыносимо-голубым небом.

Дин смотрит на лица людей, на самом деле пытаясь разыскать одно-единственное: сероглазое и упрямое. Но находит только его тень, скрытую за чужими улыбками и слезами. Если бы Дин умел рисовать, он обязательно купил бы большой холст и масляные краски, потому что у них какой то совершенный оттенок. Как раз для спутанных волос, шершавых ладоней и куртки, бежевой, замшевой, пропитанной запахом пороха и дорог.

Дину исполняется 25 .И в это время как раз должна начинаться жизнь, новые дороги и возможности. Но у Дина она почему-то заканчивается. Упирается в тупик серого цвета с расчерченным узором из улыбок, ямочек на щеках и звонкого смеха, раскиданного по кирпичикам.

Двадцать четвертое января кажется Дину проклятым днем. И странный привкус виски неожиданно определяется одиночеством. Вместо пляжа и сахарного солнца его встречает снег и фиолетовое небо. И Дин ждет, что на нем появится хоть что-нибудь. Намек, как быть дальше. Или набросок из улыбок и взглядов. Или слова: "Ты не один". Но небо остается неподвижным, и от этого небу хорошо. А Дину надо двигаться, и он пробирается сквозь желейный, застывший зимний воздух к черной "Импале" и сжимает в руках телефон, и верит, что вот-вот кто-нибудь позвонит.

А телефон все молчит, светит пустым экраном, и Дин тонет в серых пикселах, потому что внутри у него тоже все серо и как-то одиноко и мертво. Салон машины кажется неправильным и нереальным, потому что в нем два пустующих места. А Дин неожиданно оказывается за рулем, и это тоже неправильно, потому раньше отец смотрел за дорогой, включал дворники и нажимал педаль газа.

Дину кажется, что если он сейчас выйдет на улицу, то окажется завернутым в снег, потому что он не будет таять на его коже. Фиолетовое небо как-то неожиданно становится черным, и Дин почти готов шагнуть в холодную темноту и стоять под желтыми фонарями, и смотреть вверх, и ждать ,пока снег не окажется слишком тяжелым и не повалит его на землю.

Серый экран телефона вдруг как-то неожиданно становится синим, раздается сигнал, и от этого звука у Дина закладывает уши и перехватывает дыхание. Он тянется дрожащими, замершими пальцами к маленькому, черному, долго перебирает кнопки, пока решается прочитать сообщение.

С твоим днем, придурок. Я помню.

И это помню отражается в памяти Дина пластмассовыми браслетами, часами, охотничьим ножом, десятком плакатов "Металлики".
И Дин смеется, заводит мотор, от звука которого закладывает уши и внутри все тоже вибрирует и двигается. Машина трогается с места и вместе с ней трогается улыбающийся Дин , которому до боли хочется жить.

Потому что где-то там, за горизонтом, в десятках миль от него, Сэм сидит на диване, пьет горячий чай и все ждет, когда брат ответит на его короткое сообщение, с полным помню и глупым придурок.

И Дин ответит.
Потом.
Когда они встретятся.
И виски больше не будет отдавать одиночеством.